Мысленно повесила на журнал табличку "ушла в спортзал, вернусь не скоро", но недавние впечатления навязчиво напоминают о себе. Изложить, значит успокоиться)
В Прадо у меня было два зала, диаметрально противоположных по воздействию. В одном хотелось остаться надолго, но невозможно было из-за ограниченности времени. Из другого, о котором здесь речь, сделав круг сразу вышли - давящая атмосфера. Это зал, в котором собрана "черная живопись" Франциско де Гойя. Даже при том, что там было нормальное освещение и я не сверхчувствительная, знакомые по отдельности картины, собранные вместе, оставляют гнетущее впечатление.
Гойя был прекрасный портретист, занимал должность придворного художника. Среди его работ красочные пасторальные сценки и эскизы для гобеленов. Серия "чёрной живописи" для него не типична. В музее приобрела толстенный "Путеводитель по Прадо" на русском, изданном специалистами музея, со множеством репродукций и историй о художника и картинах. Про "чёрную живопись" дальше взято оттуда.
В 1819 г. Гойя покупает "Дом глухого" - деревенский дом с поместьем на окраине Мадрида. Вскоре после переселения в этот дом художник серьёзно заболел. За время пребывания в этом доме Гойя расписал главные залы двух этажей. Рентгенографический анализ показал, что возможно стены дома ранее были расписаны пейзажами в ярких оттенках. Поверх этих рисунков Гойия нанес то, что называют "чёрной живописью". Темы этого цикла - зло, жестокость, невежество и смерть. В 1823 Гойя, перезжая в Бордо, подарил поместье своему внуку. После смены череды владельцев поместье купил в 1873 барон Фредерик Эмиль д`Эрлангер, который заказал тогдашнему реставратору Музея Прадо перенос живописи со стен на холст. И после выставки в 1878 г. в Париже картины были переданы в дар Музею Прадо. То есть, что выставлено в Прадо - это перерисовка того, что Гойя рисовал на стенах.
Искусствоведы в озадаченности... Во-первых, не сохранился порядок расположения рисунков на стенах дома, что "усложняет их интерпретацию". Во-вторых, при переносе на холст были допущены неточности. И вот мучаются теперь над ребусами Гойя - а чойто он так и что имел ввиду) Маститый художник покидает столичную жизнь, перезжает в глухомань в "Дом глухого" (одно название которого чего стоит), сильно болеет и рисует такое... Искусствоведам наверное следовало проконсультироваться у психоаналитиков)
У некоторых африканских племён есть такой способ лечения. Шаман назначает больному вырезать из чёрного дерева человеческие фигурки и продать их. И болезнь перейдет к покупателю. Это я потом узнала. А мы из Йемена привозили такие фигурки. Красивые, притягивали взгляд, но мне смотреть на них было неприятно. Потом упросила родителей выкинуть их и снесла на помойку. Почище стало) Вот так же я вышла из зала "чёрной живописи")
Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Паломничество к св Исидору
1820 - 1823, 138,5 см x 436 см.
Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Шабаш ведьм
1820 - 1823, 140,5 см x 435,7 см.
Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Две старухи, поедающие суп
1821 - 1823, 49,3 см x 83,4 см, Revestimiento mural, Técnica mixta.
По мнению искусствоведов та старуха, что справа - поджидающая смерть
Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де
Сатурн, пожирающий свое дитя
1820 - 1823, 143,5 см x 81,4 см. Две женщины и мужчина 1820 - 1823, 125 см x 66 см.
Зачем Сатурн, он же Кронос, ел своих детей - можно здесь узнать
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%80%D0%BE%D0%BD_(%D0%BC%D0%B8%D1%84%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D1%8F)
Если вкратце - боялся конкурентов) А контрацепции не подумал
Музей Прадо: Гойя и Лусиентес, Франсиско де -- Чтение или политики
1820 - 1823, 126 см x 66 см.
Согласна, политика - дело тёмное)
Люблю на оптимистической ноте заканчивать, выходим из зала на свежий воздух)
Я и Гойя. Памятник напротив Прадо. Одна из немногих фоток, где голова Гойи полностью влезла в кадр - Машка старательно на мне фокусировалась)) 
Вот он, - прошептал Хуан, показывая пальцем на черную громаду дома, - смотри, там, на крыльце. Видишь?
Пабло увидел. Грузная фигура в тяжелом бархатном кафтане возникла на пороге. Острые темные глаза рыскали по сторонам, пухловатые губы беззвучно шевелились. Порыв ветра растрепал седую шевелюру хозяина дома - тот набрал в грудь воздуха и громко каркнул:
- Леокадия! Леокадия!
Через мгновение на пороге возникла вторая фигура, не меньше первой и чем-то неуловимо напоминающая хозяина. Но по длинному платью, грязному чепцу и обвислым грудям, скрытым темно-серой хламидой рубахи, Пабло определил, что перед ним - женщина. Вот, значит, какая она, Леокадия, то ли служанка, то ли подмастерье колдуна! Он именно так себе и представлял эту парочку: страшные, мерзкие исчадия ада.
Леокадия коснулась плеча хозяина, он резко обернулся и гаркнул ей в лицо:
- Где моя шляпа? Меня ждет сеньор Рауль - а я не могу явиться к нему в таком виде! Где моя шляпа, чертовка?
В руках у Леокадии возникла шляпа: черное потрепанное чудовище с высокой тульей и мятыми полями. Хозяин одним резким движением нахлобучил ее себе на голову, Леокадия протянула ему трость с бронзовым круглым набалдашником, и колдун широкими шагами двинулся прочь от дома, к калитке и зарослям боярышника, где прятались Пабло и Хуан.
- Он нас не заметит? - осторожно спросил Пабло.
- Не высовывайся, тогда и не заметит, - фыркнул Хуан. - Он глух как пень, но глаза у него острые. Леокадия - его уши, но она уже ушла, так что можешь говорить громко, главное - не шевелись. Вот если он нас увидит - мало не покажется! Помнишь мельника Хулио? Он его встретил однажды ночью на дороге. Хулио, как всегда, нажрался мадеры, и обругал колдуна почем зря. Так тот в отместку взял и превратил Хулио в осла. Ненадолго. Но Хулио с лихвой хватило.
- Ты-то откуда знаешь? - недоверчиво спросил Пабло.
- Так сам Хулио моему папашке об этом рассказывал! Бац, говорит, и стою я посреди дороги на четырех ногах, чую, что кроме ослиного рева ни бельмеса из себя выдавить не могу, и еще чую - хвост у меня растет... А этот, колдун, подошел, посмотрел в глаза, да и говорит: "Ну что, мельник, не будешь сквернословить?". А я и сказать-то ничего не могу, только башкой замотал, нет, мол, не буду, пощади, не губи. А он засмеялся в ответ, хлопнул меня тростью своей по спине, я в грязь рухнул, а он дальше пошел. Ну и смотрю, нет у меня хвоста, и руки-ноги на месте. Вот как Хулио говорил, ей-Богу, не вру!
Тем временем колдун уже поравнялся с кустами, и Пабло замер, боясь пошевелиться. Он слышал тяжелую поступь в полушаге от себя, чувствовал запах: от колдуна приятно пахло какими-то маслами, но к ним примешивался еле уловимый чесночный дух бараньей похлебки. Видать, колдун был не дурак пожрать.
- Старый пень! - неожиданно громко воскликнул Хуан. - Старый глухой пень! Деревяшка! Чурбан!
Пабло замер. А ну как все байки про глухоту колдуна - именно байки, и он прекрасно все слышит?! Превратит их с Хуаном в червяков - и поминай как звали! Но колдун не замедлил шага, подошел к калитке, открыл ее, вышел на дорогу, захлопнул калитку - и так же быстро и грузно потопал к Севильскому мосту.
Хуан расхохотался и хлопнул Пабло по плечу:
- Видел бы ты свою рожу! Только что штаны не обмочил! Я же говорю - глухой он, глу-хой! Ни бельмеса не слышит.
- А как же он тогда разговаривает? - удивился Пабло. - Сам же видел, как он со своей Леокадией говорил...
- Он умеет читать по губам, - пояснил Хуан. - Все понимает, ему только видеть тебя надо. А не видит - говори, что хочешь. Хоть костери почем зря, вот как я сейчас - ничего не сделает!
- Если он колдун - что ж себе слух-то не вернул? - прищурился Пабло. - Может, он и не колдун вовсе, а так, прикидывается?
- Колдун, колдун, точно тебе говорю! - закивал Хуан. - Просто он черту душу запродал за колдовской талант, а черт - он похитрее колдуна любого будет! Помимо души взял да и слух у него отнял. Навсегда, никаким колдовством не вернуть, на то и черт. Все, пошли к дому, будем смотреть!
Они вылезли из кустов, отряхиваясь от трухи и листьев, застрявших в волосах, и осторожно, воровато озираясь, пошли по тропинке, ведущей к крыльцу.
- Там правая ставня еле-еле держится, - быстро шептал Хуан, - ты меня подсаживаешь, я влезаю на подоконник и втягиваю тебя. И помни - если появится Леокадия, надо бросить ей соль в глаза и сказать: "Пресвятая Дева, обереги и прости, в черную кошку чертовку преврати!". И увидишь, как ведьма сразу же станет кошкой! А кошки чего бояться - убежать успеем! Ты соль взял?
Пабло нащупал в кармане узелок и кивнул - взял, мол. Хуан улыбнулся и зашагал еще быстрее. Ему казалось, что не они приближаются к дому, а дом надвигается на них: он застилает небо, загораживает солнце, заполняет собою все вокруг. Зловещими глазами смотрят черные повалы чердачных окон, скалится щербатым ртом полуразвалившийся балкончик на втором этаже, скрипит полуоторванная ставня - и изнутри доносится утробное рокотание, словно урчит в животе у сытого, но злобного зверя.
"Подходите," - шепчет дом, - "ближе, ближе... Я сыт, но я сожру вас... Целиком... Обглодаю косточки... Проглочу... Навсегда... Подходите... Блииииииижееее...".
Хуан уже подтягивался на подоконнике, юркий, как ящерица, он протянул Пабло руку и одним быстрым сильным движением вздернул его наверх, к себе. Мальчишки переглянулись и, не сговаривясь, одновременно прыгнули.
Внутрь дома.
Пабло огляделся: они стояли в длинном коридоре - справа была видна лестница, которая вела, по-видимому, на второй этаж, слева виднелся холл с парадной дверью. Мебели практически не было: несколько кресел, затянутых пыльными серыми чехлами, небольшой комод напротив окна и круглый столик с лежащими на нем нераспечатанными письмами у самого входа. И запах: странный, чуть сладковатый, еле уловимый запах масла - кажется, он был повсюду. Коридор и холл были темны: лишь несколько парных светильников чуть трепетали свечками...
- Гляди! - вдруг прошептал Хуан и ткнул пальцем куда-то вверх. Пабло поднял взгляд - и его дыхание остановилось.
Над ними нависала процессия из множества людей. Гигантская картина, длинной почти во весь коридор, казалось, парила в темноте: темные краски были плохо различимы, но Пабло запомнил ее всю, до мельчайших деталей. На картине была изображена толпа людей, двигавшихся прямо на Пабло: искаженные лица, застывшие в вечном крике рты, скрюченные пальцы - и лица, донельзя знакомые, но изуродованные неизвестным ужасом лица. Вот донна Марта, старая карга, шамкает беззубым ртом и косится в сторону деда Акосто (поговаривали, что в молодости он увивался за юной Мартой). Вот мясник Хосе облизывает сальный палец, вот Энрике-булочник в своих вечно стоптанных башмаках и фартуке, обсыпанном мукой... А впереди - гляди-ка! - это же он, Педро-весельчак, с вечной гитарой наперевес, только вот поет Педро не веселую песенку о прелестной Росите, а какую-то ужасную тягучую канцону, и рот его перекошен, и ужас в широко распахнутых глазах...
Пабло отшатнулся от страшной картины, и они с Хуаном юркнули в преддверный холл - но тут же снова замерли, изумленные и испуганные одновременно.
По обе стороны дверей висели еще две картины. На правой была изображена статная, властная женщина с гордо поднятой головой, черное платье плотно облегало фигуру, левая нога кокетливо выдвинута вперед. Но лицо женщины показалось Пабло неуловимо знакомым - он пригляделся и узнал в изображенной на картине женщине Леокадию, только лет ей здесь было гораздо меньше, сорок, не более. В глазах прислужницы колдуна застыло надменное и высокопарное выражение, тонкие губы сложены в язвительную усмешку.
На левой картине неизвестный художник нарисовал двух монахов. Одного Пабло сразу же определил - отец Игнасио был как живой: грустное вытянутое лицо, обрамленное седой бородой, печальные глаза и черная хламида рясы... Но вот из-за плеча старого монаха высовывалась мерзкая пухлогубая рожа. Еще один монах - молодой, со свежевыбритой тонзурой и угреватым носом-картошкой, что-то нашептывал старому священнику на ухо, паскудно косясь хитрым глазом в сторону Пабло. Казалось, вся человеческая - да что там! - и нечеловеческая мерзость сосредоточилась в этой наглой роже, в этом отвратительном человечишке, явно сообщающем отцу Игнасио какую-то грязную сплетню, но по невозмутимому выражению старого священника было видно, что его - велик Господь! - сплетни гадостного паскудника нисколечко не трогают. О, смиренный отец Игнасио, мудрец и провидец, несокрушима вера твоя и неколебим дух твой!
Пабло неожиданно поймал себя на мысли, что думает о нарисованных персонажах, как о живых людях. И в самом деле - хоть знакомые лица были нарисованы широкими, грубыми мазками, сходство с реальными людьми было удивительным. Вот только неведомый художник словно смотрел на них сквозь сосуды с водой - вроде, черты лица те же, но при этом - искажены рябью водной глади, искривлены стенками сосуда...
Пабло обернулся.
И в воздухе повис душераздирающий вопль - крик загнанного зверя, испуганной дичи, умирающего животного, крик, полный боли, отчаяния и страха.
"Кто же то кричит?" - с удивлением подумал Пабло, но через секунду понял, что кричит он сам.
Ничего более страшного он в своей жизни не видел.
Перед ним сидел на корточках голый великан. Седые космы растрепались по плечам, безумные глаза вылезли из орбит, раззявана гигантская пасть, а из нее свисает обглоданное тело мальчишки.
Великан жрал. Исступленно жрал человечину, рыгая и истекая слюной, перхая чужой кровью и давясь юными хрящиками, смакуя свежее мясо.
Великан был ненасытен. Кривые грязные когти впивались в кожу трупа, разрывая мягкие ткани детского тельца, и было ясно, что вот сейчас он заглотит этого ребенка - и бросится на них с Хуаном.
И немедленно сожрет.
"Это же он, дом!" - пронеслась в мозгу Пабло шальная мысль. - "Это он и есть, он нас жрет - и не выбраться отсюда никогда...".
Пабло не видел, как с визгом улепетывает по коридору Хуан, как распахивает он окно и сигает во двор. Перед глазами закружился какой-то серый туман, и последнее, что Пабло почувствовал - это была тяжелая рука у него на плече и хриплый голос, дохнувший смрадом чесночной похлебки:
- Леокадия! Кто пустил сюда этого мальчишку?...
... Когда Пабло открыл глаза, он увидел, что лежит на белоснежных подушках в чужой спальне. Широкое окно было раскрыто настеж, свежий ветер ласково трепал Пабло по щеке.
А у окна, в кресле, сидел колдун.
В руках у него был свинцовый карандаш и лист бумаги. Колдун хитро смотрел на Пабло.
- Очнулся? - хрипло каркнул он. - Я бы попросил тебя не шевелиться еще пару минут. Я должен закончить рисунок.
- Рисунок?... - пролепетал изумленный Пабло. - Только рисунок?
- А что ты хотел еще? - хохотнул колдун. - Только отвечай, пожалуйста, четче и смотри прямо на меня. Я глух и читаю по губам.
- Мою душу?... - сказал Пабло.
- Зачем мне твоя душа? - колдун вытаращил удивленные глаза и замер с карандашом в руке.
- Но вы же колдун? Вам нужна моя душа, да? - пробормотал Пабло.
- Колдун?! - расхохотался человек в кресле. - Так меня еще никто не называл! Я не колдун, мальчик. Я художник. Франсиско Гойя-и-Лусиэнтес к твоим услугам. И, будь любезен, не шевелись. Я должен успеть дорисовать тебя до захода солнца...
Когда речь заходит о живописи, воображение, как правило, рисует пасторали и величественные портреты. Но на самом деле изобразительное искусство многогранно. Бывало, что и из-под кисти великих художников выходили весьма неоднозначные картины, которые вряд ли кто-то захочет повесить у себя дома. В нашем обзоре 10 самых страшных картин известных художников.
1. Великий красный дракон и чудовище из моря. Уильям Блейк
Уильям Блейк сегодня известен своими гравюрами и романтической поэзией, но при жизни его практически не ценили. Гравюры и иллюстрации Блейка являются классикой романтического стиля, но сегодня рассмотрим серию акварельных картин Блейка, которые изображают большого красного дракона из книги Откровения. На данной картине изображен большой красный дракон, являющегося воплощением дьявола, который стоит на семиглавом звере в море.
2. Исследование портрета Иннокентия X работы Веласкеса. Френсис Бэкон
Фрэнсис Бэкон был одним из самых влиятельных художников 20-го века. Его картины, поражающие своей смелостью и мрачностью, продаются за миллионы долларов. При жизни Бэкон часто писал собственные интерпретации портрета Папы Иннокентия X. На оригинальной работе Веласкеса Папа Иннокентий X задумчиво взирает с холста, а Бэкон изобразил его кричащим.
3. Данте и Вергилий в аду. Адольф Вильям Бугро
Ад Данте, с его изображением страшных пыток, вдохновлял художников с момента публикации этого произведения. Бугро известен больше всего своими реалистическими изображениями классических сцен, но на этой картине изобразил круг ада, где самозванцы непрерывно борются, воруя личности друг друга посредством укуса.
4. Смерть Марата. Эдвард Мунк
Эдвард Мунк является самым известным художником Норвегии. Его знаменитая картина "Крик", которая олицетворяет тоску, намертво въелась в сознание любого человека, которому небезразлично искусство. Марат был одним из ведущих политических лидеров Французской революции. Поскольку Марат страдал от болезни кожи, то он проводил большую часть дня в ванной, где и работал над своими произведениями. Именно там Марат и был убит Шарлоттой Корде. Смерть Марата изображал не один художник, но картина Мунка особенно реалистична и жестока.
5. Отрубленные головы. Теодор Жерико
Наиболее известной работой Жерико является "Плот Медузы" - огромная картина в романтическом стиле. Перед тем как создавать крупные произведения, Жерико писал "разминочные" картины, подобные "Отрубленным головам", для которых он использовал настоящие конечности и отрубленные головы. Подобный материал художник брал в моргах.
6. Искушение святого Антония. Маттиас Грюневальд
Грюневальд часто рисовал религиозные образы в стиле средневековья, хотя он жил в эпоху Возрождения. Святой Антоний прошел несколько испытаний своей веры, во время того, как жил в пустыне. Согласно одной из легенд, Святой Антоний был убит демонами, живущими в пещере, но позже возродился и уничтожил их. Данная картина изображает святого Антония, который подвергся атаке демонов.
7. Натюрморт из масок. Эмиль Нольде
Эмиль Нольде был одним из первых художников-экспрессионистов, хотя его славу вскоре затмили ряд других экспрессионистов, таких как Мунк. Сутью данного течения является искажение реальности, чтобы показать субъективную точку зрения. Эта картина была сделана художником после исследовании масок в Берлинском музее.
8. Сатурн, пожирающий своего сына. Франсиско Гойя
В римских мифах, которые в значительной степени основаны на греческой мифологии, отец богов пожирал своих собственных детей, чтобы они никогда не свергли его с трона. Именно это акт убийства детей и изобразил Гойя. Картина не была предназначена для общественности, а была написана на стене дома художника вместе с несколькими другими мрачными картинами, известными под общим названием "Черная живопись".
9. Юдифь и Олоферн. Караваджо
В Ветхом Завете есть история о смелой вдове Юдифь. Иудея подверглась атаке армии во главе с полководцем Олоферном. Юдифь вышла за городские стены и направилась в лагерь осаждающей город армии. Там она с помощью своей красоты соблазнила Олоферна. Когда полководец спал ночью пьяный, Юдифь отрезала ему голову. Эта сцена довольно популярна среди художников, но версия Караваджо особенно жуткая.
10. Сад земных наслаждений. Иероним Босх
Обычно Иероним Босх ассоциируется с фантастическими и религиозными картинами. "Сад земных наслаждений" представляет из себя триптих. На трех панелях картины соответственно изображены Сад Эдема и создание человечества, Сад земных наслаждений и Наказание за грехи, которые происходят в земном саду. Работы Босха являются одними из самых ужасных, но самых красивых работ в истории западного искусства.
«Черные картины» Гойя
В 1819 году Гойя покупает поместье - «двадцать два акра посевной земли с домом. Ему понравились уединенность места и название усадьбы - Quinta del Sordo (Дом Глухого).
За несколько десятилетий до описываемых событий Гойя в результате болезни оглох. Его глухота была полной.
Гойя не слышал ни звука; он также не пользовался как многие собратья по несчастью ни азбукой жестов, ни письменными принадлежностями для ведения разговора. Похоже, увечье замкнуло художника на замок, отмыкать который могла только живопись.
Единственными людьми, разделявшими одиночество 72-летнего художника, стали грубоватая экономка Леокадия и ее дочь (которая, по некоторым сведениям, была дочерью самого Гойи).
Вскоре после переезда в Quinta del Sordo Гойя тяжело заболел. Полгода жизнь его висела на волоске, но выдюжил ли крепкий ли организм старика или усилия доктора Арьета, спасшего его, в начале 1820 года он пошел на поправку.
Автопортрет с доктором Арьета (1820)
Едва оправившись, Гойя заторопился. Пошатываясь от слабости, он ходил по дому, присматривался к стенам, пробуя ладонью выщербины и выпуклости поверхностей. В его голове родился странный замысел...
Между 1820 и 1823 годами Гойя украсил 2 наибольших комнаты собственного здания серией картин, они возымели название «черных» за свой мрачный колорит и сюжеты, навевающие воспоминания ночные кошмары, это трагические порождения фантазии художника
Испанцы называют их Pintura negra, мы добросовестно переводим Черные картины, меж тем речь идет о фресках. Они покрывали все стены и простенки Quinta del Sordo.
Для этих сцен характерна суровая и отважная манера послания; все в них напоминает о смерти и тщете человеческой жизни.
Настоящий художник мыслит формой и пространством, и, действительно, если мысленно проследить за расположением фресок, не трудно увидеть, что каждая из них создавалась для конкретного места.
«Черные картины» украшали стены «Дома Глухого» до 1870-х годов, в последствии чего их приобрел барон Эмиль Эрлангер, немецкий банкир и коллекционер живописи. Картины перенесли со стен на холст и выставили в 1878 году в Париже.
В 1881 году они были подарены мадридскому музею Прадо.
«Черных картин» при жизни художника, за вычетом членов семьи, не видела ни одна живая душа.
в «Черных картинах» нет ни мыслей, ни чувств – живопись впитала в себя философию, убеждения, страсти и придавила их чудовищной силы прессом одного единственного мыслечувства – отрицания человека.
Не какого-то конкретно, испанского или современников, а как такового, его природу и тончайший слой цивилизационной пыльцы поверх нее. Он перенес дантовское предупреждение – оставь надежду, всяк сюда входящий – с врат ада в мир живых.
В то время когда самые блистательные кисти воспевали революцию и Бетховен дописывал в Вене последнюю часть Девятой симфонии, гимн человечеству – великую «Оду», на другом конце Европы, в пригороде захолустного Мадрида глухой старик методично, фреска за фреской восстанавливал перпендикуляр ко всем знамениям и идеям своего времени, а заодно и ко всем чаяниям и разочарованиям человеческого существования.
Pintura negra воплощает в себе абсолютный нигилизм. И самое удивительное, глубочайшая, радикальнейшая философская идея высказана исключительно живописными средствами: тончайшей гаммой черного, с небольшими белыми вкраплениями, магически превращающими черноту во тьму.
Лежал ли в основе цикла фресок общий замысел? Несомненно, и это обозначено общей цветовой тональностью всех картин, на которых изображены человеки и человекоподобные.
Глядя на творчество Гойи, можно найти ответ: - падение нравов в современном потребительском обществе вызывает не многократно усиливающийся информационный поток и индустриализация, а слабость души человеческой, воспитываемая вещами. Чем совершеннее и функциональнее становятся вещи, тем слабее человек духовно, да и физически.
На первом этаже по обе стороны от входа расположены изображения красивой величественной женщины (скорее всего, это донья Леокадия).
Женщина, похоже, олицетворяет здоровую, молодую чувственность
донья Леокадия
А напротив - двое мужчин: один, злой и взволнованный, что-то шепчет на ухо второму, незыблемо спокойному.
Два монаха
На противоположной стене Гойя пишет Юдифь, замахивающуюся мечом, чтобы отрубить голову Олоферну. Героический эпизод библейской истории приобретает в трактовке Гойи зловещий оттенок.
Это пример того, насколько глубоко укоренилась в сознании Гойи мысль о жестокости женщины.
На той же стене, рядом с Юдифью - Сатурн, сжимающий в огромных руках своего сына и подносящий его к своей окровавленной пасти, - символ непостижимой иррациональности вселенной и изуродованного отцовского начала, равно как Юдифь может быть символом извращенного материнского начала.
Это одно из самых страшных и отвратительных полотен во всем мировом искусстве - «Сатурн, пожирающий своего сына». Трудно, почти невозможно смотреть в безумные глаза Сатурна, раздирающего на куски тело младенца. Неоправданная жестокость изображения заставляет усомниться в душевном здоровье человека, создавшего такую дикую картину.
«Сатурн, пожирающий своих детей».
Почему древнеримский бог, откуда взялись дети?
Присмотревшись, вы увидите, что жертва обладает хорошо развитыми, отнюдь не детскими женскими формами; сделанная несколько десятилетий назад рентгенограмма обнаружила у «отца» возбужденный мужской орган («отредактированный» при реставрации в 1870-х годах) – но картина по-прежнему именуется «Сатурном, пожирающим своих детей».
На длинных боковых стенах мы видим две огромные росписи - «Паломничество к святому Исидору» и «Шабаш ведьм».
В Паломничестве в Сан Исидро Гойя изобразил бредущую из ниоткуда в никуда толпу. Ничто в самой картине не говорит о том, что перед нами паломники, никаких топографических и прочих примет церкви Сан Исидро и кладбища вокруг нее нет на полотне и в помине...
. «Паломничество» отдаленно напоминает прелестный эскиз для гобелена «Праздник в Сан-Исидоро», но это как бы «темная сторона» весеннего гулянья. Группа безумцев и пьяниц, сбившихся в кучу, на фоне мрачного пейзажа производит гнетущее впечатление.
Мрак сгустился над сценой, отчаяние прорывается в веселье и искажает лица певцов, которым в картине принадлежит центральное место, смятение охватило толпу, состоящую из закутанных в плащи фигур, которые больше напоминают мятущиеся в беспорядке тени. Все же в этой толпе нет ничего зловещего, люди напуганы окутавшим их мраком, но едва ли повинны в нем.
Паломничестве в Сан Исидро
Еще страшнее толпа, изображенная в «Шабаше ведьм» - люди с чудовищно искаженными лицами, которые и лицами-то назвать сложно, вурдалаки и ведьмы, устремляющиеся к огромному черному козлу - Дьяволу, похожему на гигантскую тень.
Эта толпа утратила человеческий облик, лица людей напоминают морды животных и свидетельствуют о победе иррационального начала. Гойя еще раз напомнил в этой сцене о своей ненависти к иррационализму, представленному здесь в виде черной магии, и о своей многолетней увлеченности этой темой.
«Шабаш ведьм»
Какой контраст с одноименной ранней картиной, выполненной для графини Осуна, где дьявол казался безобидным «сереньким козликом», а вся сцена носила скорее игровой характер.
Шабаш ведьм-1798 год
Вместе с «Святым Исидором» эта картина - беспощадный суд над человеком толпы. Если отдельная личность позволит себе раствориться в толпе, она неизбежно утратит человеческие качества.
Галерея жутких образов и фантастических видений продолжается и на втором этаже дома.
«Две смеющиеся женщины» составляют пару «Старикам за похлебкой» - невинные, на первый взгляд, сюжеты, которые тем не менее почему-то вызывают отвращение.
Женский смех напоминает мерзкое гримасничанье,
«Две смеющиеся женщины»
а старики с разинутыми беззубыми ртами не вызывают ни капли сочувствия
«Старикам за похлебкой»
«Бычьи пастухи» жестоко избивают друг друга, один уже весь крови, оба по колено увязли в трясине, из которой уже никогда не смогут выбраться и будут вечно обречены на бессмысленную драку. Все это происходит на фоне безмятежного деревенского пейзажа
«Бычьи пастухи»
Здесь же представлено еще одно «Паломничество к святому Исидору», хотя вряд ли можно назвать «паломничеством» этот людской водоворот - пилигримов уносит в темный лес поток света.
«Паломничество к святому Исидору»
Одна из самых любопытных картин цикла - «Фантастическое видение» (она же «Утес, обстреливаемый из орудий» и она же «Асмодей»).
Две огромные фигуры, летящие к городу на скале, парят над толпой, не обращая внимания на стрелков, которые целятся в них из прикрытия. Картина так же фантасмагорична, как и прочие росписи Дома, однако и скала, и город, и всадники у подножия гор вполне конкретны, что позволило делать догадки, будто Гойя в такой форме попытался изобразить свое видение одного из эпизодов войны с французами.
«Утес, обстреливаемый из орудий» и она же «Асмодей»
Немного выбиваются из общего ряда картина: «Чтение» - выражающая веру художника в торжество разума среди безумств суровой реальности,
«Чтение»
Во всю длинную стену слева от входа художник нарисовал Судьбу и Драку
Goya. Atropos (The Fates)
Фреска «Собака» - сперва кажущаяся абстракцией. Но, присмотревшись, мы увидим дворняжку, из последних сил сражающуюся с земными валами, которые в любой момент могут на нее обрушиться.
«Собака»
Единственной из всех фресок дана тонкая многоцветная лессировка – изображению собачки, которая то ли грустно воет на луну, то ли пытается выплыть из этого мира в лучший. Другого такого автопортрета в мировой живописи тоже нет.
«Черные картины» стали выражением кошмаров старого художника, преследовавших его на протяжении всей жизни и особенно обострившихся в последние годы. В то же время это квинтэссенция его мыслей и переживаний, любви и ненависти, неприятия толпы, страстного нежелания стареть, презрения к суевериям и, несмотря ни на что, веры в силу разума.
На склоне лет Гойя нашел в себе силы погрузиться в пучины подсознания, вытащить на свет свои самые глубокие, самые темные мысли, и его мужество было вознаграждено. С этих пор мрачные видения навсегда перестали мучить художника, оставшись на стенах Дома Глухого.
Рентген показал, что под этими фресками были другие. Поселившись в Доме Гойя исписал стены привычными ему образами его прошлой жизни, там были народные гуляния, сцены из городской жизни... Потом болезнь, бред, видения... он уничтожил прошлое, заменил его на мучительные кошмары.
Революция, глухота, незаконная любовь, отшельничество: в каких обстоятельствах Гойя создал необычный цикл картин на стенах собственного дома
Передвижная фотостудия Жана Лорана. 1872 год Фотограф Лоран сделал первые снимки фресок Дома глухого. Archivo Ruiz Vernacci
В мае 1814 года Фердинанд VII, несколько лет находившийся в изгнании, триум-фально вернулся в Испанию. Он отменил Конституцию 1812 года, распу-стил кортесы и восстановил власть испанских Бурбонов. Многие либерально настроенные депутаты и интеллектуалы были арестованы, многие повешены или расстреляны.
Гойя был дружен со многими «просвещенными» либералами. Хотя выдвигав-шиеся изначально подозрения в сотрудничестве Гойи с французами и прави-тельством короля Хосе I были сняты, его ненавидел Фердинанд VII, и положе-ние художника оставалось уязвимым. Гойе пришлось спрятать в Академии Сан-Фернандо многие свои картины, а самому удалиться подальше от двора.
В феврале 1819 года 72-летний художник купил за 60 тысяч реалов сельский дом и 22 акра земли в пригороде Мадрида, за мостом, ведущим в Сеговию, со стороны луга Сан-Исидро (сегодня это почти центр города), и жил отшель-ником, никого не принимая. По странному совпадению в соседнем доме жил человек, который, так же как и Гойя, был лишен слуха Гойя потерял слух после тяжелой болезни, которую перенес в 1792-1793 годах. Предположительно, это было отравление свинцом (сатурнизм), но некоторые исследователи склоняются к версии тяжелого инсульта. , поэтому местные жители называли его жилище «quinta del sordo» — «дом глухого». После смерти Гойи так стали называть и его дом, который, к сожалению, не сохранился. Сего-дня на его месте находится станция метро, которая носит имя худож-ни-ка — «Гойя».
Художник поселился там со своей «экономкой», а фактически подругой и спут-ницей жизни последних лет, Леокадией Соррильей Вейс. Они познакомились летом 1805 года на свадьбе сына Гойи и, по-видимому, сразу стали любовни-ка-ми. Их связь не прекратилась даже после того, как в 1807 году Леокадия вы-шла замуж за некоего коммерсанта немецкого происхождения, урожденного мадридца. В 1812 году муж обвинил Леокадию в неверности, они развелись, а в 1814 году у нее родилась дочь Росарио. Девочка получила фамилию Вейс, хотя многие полагают, что она была дочерью Гойи: во всяком случае, Гойя до конца своих дней относился к ней как к дочери, много занимался с ней живописью и рисунком (Росарио стала художницей, после смерти Гойи она даже была приближена ко двору и давала уроки рисунка королеве Изабелле II).
Гойя жил в Доме глухого отшельником, никого не принимал, так как боялся обвинений со стороны инквизиции не только в либеральных воззрениях, но и в аморальном поведении. Как выяснилось 50 лет спустя, там он расписы-вал стены своего дома: сначала написал несколько обширных пейзажей, а за-тем, предположительно, весной или летом 1823 года поверх старых фресок отштукатурил стены и написал на них маслом 14 или 15 картин, которые позд-нее стали называть «черной живописью» (pinturas negras) за их мрачный коло-рит и сюжеты, напоминающие ночные кошмары. Эти произведения не имели аналогов в тогдашней живописи. Некоторые из них были написаны на религи-оз-ные, другие на мифологические сюжеты, как, например, «Сатурн, пожираю-щий своего сына». Однако в массе своей это трагические порождения фантазии художника.
Франсиско Гойя. Шабаш ведьм. 1819–1823 © Museo del Prado
Франсиско Гойя. Фестиваль в Сан-Исидро. 1819–1823 © Museo del Prado
Франсиско Гойя. Асмодей, или Фантастическое видение. 1819–1823 © Museo del Prado
Франсиско Гойя. Два старика едят суп. 1819–1823 © Museo del Prado
Франсиско Гойя. Поединок на дубинах. 1819–1823 © Museo del Prado
Франсиско Гойя. Паломничество к источнику Сан-Исидро. 1819–1823 © Museo del Prado
Франсиско Гойя. Атропа. 1819–1823 © Museo del Prado
В январе 1820 года генерал Риего поднял в Кадисе вооруженное восстание, став-шее началом революции. В 1822 году Фердинанд VII признал Кадисскую конституцию. Испания вновь стала конституционной монархией, но ненадол-го: уже 23 мая 1823 года король вернулся в Мадрид вместе с французской ар-мией. Революция была подавлена, в Испании началась реакция; в ноябре генерал Риего был казнен.
Гойя сочувствовал военным, объединившимся вокруг Риего, и даже сделал ми-ниатюрный портрет его жены. Сын Гойи Хавьер в 1823 году был членом рево-люционной милиции. 19 марта 1823 года умер кардинал Луис Бурбон, младший брат короля Карла III, покровительствовавший Гойе; семья другого его покро-ви-теля и свата, коммерсанта Мартина Мигеля де Гойкоэчеа (сын Гойи Хавьер был женат на дочери Гойкоэчеа Гумерсинде), была скомпрометирована. Гойя был напуган. Леокадия уговаривала его эмигрировать, но бегство грозило кон-фискацией имущества.
